Tallinn Flashback-2012

[из дорожных записей за 2012 год]

Странное путешествие. Это мой третий приезд в эстонскую столицу за последний год, поэтому туристские цели мною не преследовались вовсе – старый роскошный центр я исходил в предыдущие разы, а то, что еще не видел, особо выискивать и не хотелось. Заглавной движущей силой, приведшей меня снова сюда, был установившийся уже период белых ночей, ведь Таллинн расположен на достаточно высокой широте. Другой, не менее важной задачей в путешествии было принудительное одиночество и временное удаление от насиженных мест и воспоминаний о событиях и разлуках, к повествованию отношения, однако, не имеющих.

Итак, рейсовый автобус Вильнюс - Таллинн забросил меня на побережье Финского залива рано-рано утром в субботу, и зазор между этим прибытием и последующим обратным отправлением составлял 40 часов, иными словами - более полутора дней. Чёткого плана, да или хотя бы приблизительной схемы действий на этот период у меня не было, как не было и забронированного места для ночлега – белая ночь, как-нибудь доживу до утра. Чего точно хотелось, так это поесть вкуснейших блинов в одной знакомой кафешке и пройтись по антикварным лавкам. С такими, условно говоря, задумками я и шёл сквозь рассветный холод по пути от автостанции к крепостным стенам Старого города.

Первым делом решил проведать Королевский дворик у башни Мегеде - милое мне место, связанное с одной особой (волнующее прощание с которой, собственно, и стало еще одной из причин этой, повторюсь, странной поездки). Дворик этот ничего примечательного собой не являет – от улицы Рюютли к нему ведёт лестница, в центре дворика клумба, с западной стороны высоченная стена средневековых времён, башня с конусом черепичной крыши, на восток открывается довольно унылая панорама Нью-сити с безликими высотками офис-центров, передний план панорамы – крыши с антеннами и башня собора св. Николая.

Разве что красивая легенда о ниспослании с небес Даннеброга, датского флага, стоявшему здесь датскому же королю Вольдемару, добавляет колорита и исторического шарма. Ну что ж – я присел на знакомую лавку – вот и снова довелось тут побывать. Сразу отметил разницу в палитре – в прошлый раз всё было золотисто-багряным от осени, а теперь вроде бы те же листья, но густо-зелёные, и держатся крепко, не падают, не кружатся в порывах ветра.

Закурил, задумался. Ну неважно о чём, о своём. Важно, что после десятка минут меня потянуло в сон. А ведь не мудрено – автобусный восьмичасовой переезд не предполагает комфортной ночёвки. Так что накопленный запас сонливости я, не долго думая, решил исчерпать прямо на этой скамейке, весьма кстати к этому располагающей и удобной. Рюкзак под голову, ладони в рукава, нос под воротник, не забывайте, пасмурное утро в северном краю, тут до Финляндии рукой подать. Так что мне удалось довольно быстро уснуть и холод не помешал тихому погружению сознания в грёзы. Там, над лавкой в Королевском дворике и надо мной, кружились какие-то странные сны.

Я вдруг проснулся от начавшегося дождя. Точнее он уже длился некоторое время до пробуждения, судя по моему мокрому от капель лицу. Протёр глаза, огляделся. Спустился по ступенькам и направился к ратуше, быстрым шагом, чтобы размяться и согреться. Дождь усилился, по мостовой побежали резвые струи холодной воды. Первым делом подкрепиться, крутилась мысль, но кафешка всё не отыскивалась, мои кеды полностью промокли. А когда то самое искомое заведение нашлось, то не в кедах уже была проблема, а в том, что кафе закрыто на оба дня моего здесь пребывания.

Милая девушка за стойкой Tourist Info начертила крестик местоположения ближайшей кофейни и, улыбаясь, сообщила, что улучшения погоды ждать не стоит. На улицу выходить не хотелось, и я минут сорок листал брошюры, разглядывал схемы автобусных маршрутов и расписания паромов на Хельсинки.

В кафе долго сидел над чашкой капучино, хорошо хоть прихватил с собой толстенный роман Жозе Сарамаго. После направился в ближайшую церковь, храм Святого Духа. Внутри играл орган, я прилёг на лавку предпоследнего ряда и, кажется, задремал, несмотря на громкость и напор многоголосого хора органных труб. Очнулся в полной тишине, может, именно она, тишина, и вырвала меня из оцепенения. Вокруг никого, лишь святые сверкают на цветастых витражах. Пошёл к выходу – двери заперты, меня закрыли на ночь. По счастью меня услышал священник, находившийся во внутреннем дворике, и выпустил на свет. И на дождь, который совсем не унимался.

Куда пойти? В бар, ну а куда же ещё? Открыто до трёх утра, так что ожидаемую белую ночь я собирался встретить там, за рюмкой. Но с каждым часом становилось всё темнее и мрачнее, вот уже обычные октябрьские сумерки, вот почти зимняя непроглядная тьма за окном. Отвлёкся на футбол, чемпионат Европы-2012, Франция-Испания, иберийцы победили. Глянул, а на улице ночь. Обычная хмурая дождливая ночь. Никакая она оказалась не белая, а скорее фиолетово-мглистая, подсвеченная мертвенным светом люминесцентных фонарей. А еще сырая, как пещерный мох. Разве что наступила эта ночь действительно поздно, после двенадцати.

Взялся за книжку, 80 страниц в час. Читал, пока не понял, что темнее уже не станет, да и мокрее, вероятно, тоже. Дальше, по логике, должно начаться утро. И вдруг всплыло невесть откуда чувство затерянности, и сразила меня мысль, что даже самая короткая ночь может тянуться в одиночестве куда дольше той нескончаемой декабрьской черноты, сокрытой сейчас с диаметрально противоположной стороны года. Захотелось рассвета и я зашагал навстречу, куда-то на северо-восток, сквозь спящий город, из древних стен которого в эту смутную пору выходят призраки минувших времён и неслучившихся событий.

Так и шёл, так и брёл, мимо призраков и башен, мимо царапающих облака шпилей, пока путь мне не преградило море. Я застыл в изумлении, но море это было настолько просторно и безгранично (оно даже линию горизонта свою, безупречно гладкую и прямую, потеряло в тумане), что я невольно отвернулся и поспешил назад, укрыться от шума волн и шквального ветра в границах городских стен, кажущихся нерушимо вечными.

Но свернул не туда и оказался на пустынной железнодорожной станции, конечно закрытой в этот рассветный час.

Сел на троллейбусной остановке, снял бесполезно мокрые кеды и носки. Освободившиеся ступни радостно вздохнули и сами по себе потянулись к ближайшей луже. Я не стал им противиться и зашагал по дождевой воде, босиком, улыбаясь.

Так и дошёл до следующей остановки, где мне встретился Юра со своей мамой. Потрёпанный мужичок, клочья волос, ещё не протрезвевший взгляд. Уставшая от тяжести лет бабушка держит поводок, на другом конце поводка – большой лишай из-под которого выглядывают собачьи ушки и хвост. Они ёжатся, ждут какой-то автобус на Ваттоо, всю ночь гуляли на даче у друзей, а теперь домой. Юра рассказывает бандитские истории, вспоминает тюремные эпизоды и говорит, что живёт по совести. Мама смеётся над его россказнями-анекдотами, всё повторяет – что ж мне с тобой делать? Юра глядит на мои необутые ноги и спрашивает – как же ты, Женька, до такой жизни докатился, босяцкой? Говорю – путешествую, смотрю, как устроен мир. Юра протягивает почти допитую бутылку водки – угощайся, согреет! Вежливо отказываюсь. Мама стесняется, но всё же немножко прикладывается. – С самой Одессы? Ну даёшь! Ты тут поосторожней, райончик неспокойный. Если кто пристанет, говори – я кореш Барона – меня Бароном кличут тут, все знают меня. Слышь, мать, на станции уже кафе открыли, идём. Мало тебе что ли, пьянчуга? – с родительски доброй интонацией говорит бабушка – ну, пошли.

Фотографирую первые и оттого пустые трамваи, рисую шпиль церкви Олевисте – две параболы скатов сходятся в вышине, образуя острие, увенчанное крестом.

Прохожу сквозь парк, как сквозь реку – везде запах воды, влажных растений, раскисшей земли.

Потом район Роттерман, здесь в заброшенных цехах Тарковский снимал Сталкера, а теперь гнездятся чайки, кричат, пикируют на незваных гостей, отгоняют прочь.

Незаметно сквозь облака пробились голубые окна и повсюду разошлось, засверкало новое Солнце, и стрижи, уже не прижатые к низу грузными серыми тучами, взмывают высоко-высоко, щебечут, радуются дню.

А я шагаю по мостовой и всё думаю - буду ли я вспоминать что либо из этого там, за чертой смерти? Эти волны, эти небеса, эти мысли, что возникают внутри прямо сейчас? Или же во мне останется лишь смутный образ этого Солнца, лёгкое видение белого слепящего диска, как вообще-то самого яркого и невероятного, что приключилось со мной здесь, в этом мире? Поднял голову, сощурился – ресницы радужно блестят на свету.