USA Summer. New York City, episode 1

Отрывки записей из дорожного блокнота

Аэропорт Кеннеди, он же JFK, AirTrain из терминала Т1 в терминал Т5, автобус В15 отправляется в 23:35. Эти странные сутки начались в автобусе Одесса – Киев, а заканчиваются в автобусе JFK Airport – Brooklyn, вместив в себя 30 часов вместо привычных 24-х. Уставший, но воодушевленный, добираюсь до Ridgewood Woodbine street 61-30, где меня встречают друзья-эмигранты, сербская парочка Мария и Стефан, и ложусь спать на диване в гостиной. А утром - поскорее в самый центр, в новый Вавилон, в New York City.

Изучаю устройство города, выстраиваю карту местности, покупаю проездной на метро. Представляю Манхэттен как источенный деревянный брусок, жуки метрополитена прогрызли норы, остров весь дырявый, дождевая вода сочится в туннелях, поезда изгоняют жару из нутра вагонов, воздух станций огнеопасен, +105 по Фарренгейту – холод внутри оплачен удушливым зноем снаружи и ничего не остается, как скакать с ветки на ветку L - > A, 1 - > C - > F, Q - > 3, выбирая экспресс вместо локал, следя за строчками мониторов, машинально высматривая красные таблички Exit, наверх из подземелья.

Мои утра здесь тянутся размеренно и долго, просыпаюсь к восьми, читаю книжку, проверяю сообщения (тут позднее утро – в Одессе дело к вечеру), запариваю кашу, делаю бутерброды, наливаю стакан тамариндового сока, к десяти просыпается соседка Мария, варит нам кофе, болтаем, смеемся, курим в окно. Так время доходит до полудня, тогда мою посуду, иду в душ, надеваю свежую рубашку, еду на встречу с этим городом. Сначала автобус, заменяющий линию метро М, закрытую на ремонт. Потом сабвэй, серая линия L, девять остановок до Манхэттена, между Первой и Бедфорд авеню закладывает уши – поезд ныряет на глубину, в туннель под рекой.

Синдром рассредоточенного внимания - я в Нью-Йорке... Главное - не превратиться в одномерного туриста, чекинящегося по списку достопримечательностей. Заглянуть во все проулки Ист-Сайда, в тупики и на отшибы Рэд Хука, в дальние уголки парка на Вашингтон-хайтс.

Расспрашивать местных, донимать приезжих, фотографировать без стеснений, изучать распределение людского разнообразия, улыбаться в ответ.

Бывают дни, сочащиеся происходящим в них, теплый будоражащий сок поэзии предвечерних часов в середине августа, когда всё идет к невероятному закату и ты еле выдерживаешь давление этого внезапного чувства, простого и необъятного ощущения факта собственного существования. Мы слишком привыкаем к тому, что мы существуем, забывая, что это непостижимо, и это не навсегда.

На днях Нью-Йоркское небо по-осеннему задождило, непривычно для августа. По тротуарам побежали зонтики, фары просвечивают водяную пелену.

Я скрылся от дождя в музее Гугенхайма, прошелся по восходящей спирали истории искусства 20-го века, от Сезанна и Писсаро, через Гогена и раннего Пикассо с Жоржем Браком к Кандинскому и Делануэю, Мондриану, Модильяни, Клее и Курту Швиттерсу.

Эти холсты, светящиеся изнутри, лучистая энергия синтеза и распада мыслеобразов, чувств, сновидений. Приятность узнавания – вот Поллок, вот Миро, вот гоубой период, вот немецкий экспрессионизм. Они все становятся немного друзьями, встречи с ними редки, но всегда хороши и запоминающиеся, с ними всегда есть о чем поговорить, точнее – поразмышлять. А уж если они все вместе, в плотном кругу, в спирали галереи – чистый восторг.

Выйдя на улицу, на Парк-авеню, припрыгнул от радости и направился в Централ-парк.До вечера еще далеко, но всё в сумеречных оттенках, огоньки фонарей, тишина, густая пена деревьев. Ветви и листья, всё плотное, глубокое, таинственное – так выглядят леса Северного Возрождения на картинах Альтдорфера и Кранаха старшего. Людей совсем нет, вместо них белки суетятся в мокрой траве.

Ближе к краю парка проступают башни города, всё в сером, низком, облачном. Пора на кофе. Топчу лужи, пританцовывая и напевая «Modern love» Боуи – I’m standing in the rain, but I never waved bye-bye.

Длина платформы сабвэя на Fulton Station 236 шагов, то есть больше 170 метров. Составы поездов соответствующей длины. На перроне можно устраивать забег на 200 метров с живыми препятствиями. Хотя это не будет приветствоваться – таблички призывают to travel safely и сообщают о пятидесяти смертях в 2015 и сорока восьми в 2016 вследствие несчастных случаев в этих туннелях. В среднем один человек в неделю – такой аппетит у 1370-километрового клубка стальных рельсов под огромным городом. В прочем, один миллиард 780 миллионов пассажиров в год остаются живыми.

Туристическое поверье - если потереть одно место у статуи быка (Charging Bull - символ агрессивного финансового оптимизма трейдеров, ориентированных на подъём экономики и рост цен акций), то будет богатство и удача. Одно место отполировано жадными ладонями до блеска. Сегодняшнее хокку:

Нью-Йорк, Нью-Йорк
Небоскребы сверкают
И яйца бычьи на Уолл-стрит

Сегодня, кажется, среда – значит, я уже полторы недели в Нью-Йорке. Все еще не разобрался, чего здесь больше: бонусов близости к финаншл дистрикт и авансов многомиллионного муравейника, или же расплат по счетам, трат на неудобства и переезды, расходов на одинокие вечера и слишком плотный рабочий график. Чего больше: восторгов или жалоб, getting or giving, рассвета или сумерек.

Вчера съездил на Брайтон-бич. Ничего особенного, выпавшая из потока истории русскоязычная диаспора в уютном и бессмысленном тупике на морском берегу.

Понравилось там только:
Танцы воздушных змеев на веревочках;
Цена на пирожки с капустой (1.5 доллара);
Температура океанской воды.

Записи выходят весьма условно хронологическими и слабо структуированными по причине природной лени и личного предпочтения пешеходных прогулок затяжным посиделкам с блокнотом. Но сейчас я устроился поудобнее в венгерской кондитерской на Амстердам авеню и настроился на лирический лад. Где я был? В Колумбийском университете. Кампус большой, стильный, ухоженный. Сразу видно, что здесь делается не только академикс и ресёрч, но и успешный бизнес активити.

Примечательны надписи: на гранитной лавке – от благодарного выпуска 1911, на арке изящных кованых ворот – дар выпускников 1929 года. Выпускники знают, что университет дает им много, и позже они благодарят за щедрый аванс.

Редкие студенты на летней сессии, группки туристов гуляют по тропинкам, на ступеньках библиотеки девочки с ноутбуками на коленях.

А еще по полянкам кампуса разбросаны скульптуры, паблик-арт здесь привычен и естественен. Нашелся даже «Мыслитель» Родена, конечно у входа на философский факультет.

Куда пошел потом? В собор св. Иоанна Богослова. Нью-йоркский долгострой в стиле неоготика (небоскребы здесь монтируют в сто раз быстрее, чем храмы). На 125 лет стройки все еще без башен-колоколен и без шпиля над алтарем, но уже с калейдоскопом витражей (посреди центрального нефа – бинокль для любования деталями).

Внутри просторно и немного нереально – выставка бронзовых скульптур зверей: хоровод со слоном, жирафом, пингвином, олени, рысь, собаки, орлы, даже хрюшка по имени Стелла, как следует из таблички с подписью. В этом храме есть место для животных, они тоже могут рассчитывать на спасение, как те пары счастливчиков на Ноевом ковчеге. Слева от входа «Угол Поэтов», таблички с дорогими именами, Генри Девид Торо, Устон Хью Оден, Эдгар По, и от каждого по строчке: Герман Мелвилл – «неутихающая битва между звездой и комком земли», Роберт Фрост – «У меня была любовная ссора с миром», Уолт Уитмен – «Я остановлюсь неподалёку в ожидании тебя».

Вашингтон-сквер, стая плюшевых голубей на аллее, дети резвятся в фонтане. В полдень ты встречаешься с солнцем лицом к лицу. Пугающий ослепительный свет почти вертикально падает с неба. С обеих сторон момента пролегают пропасти сумерек – там, где утро и вечер чертят свои пунктиры закатов-рассветов.

Что же такое Нью-Йорк? По моим наблюдениям, Нью-Йорк это мозаика, сияющая на летнем солнце. Это паззл районов и островов, сшитых цветными нитками линий сабвэя. Это кирпичи, облизанные длинным языком Ист-ривер. Это уличный шум, от которого не укрыться, не спастись. Это гремучая смесь миллионов жаждущих глаз и миллиардов манящих долларов. Это мечты - начинающиеся в каждом из семи терминалов аэропорта Кеннеди, мечты – разбивающиеся об айсберги небоскребов и восстающие из пепла заката, горевшего над Манхэттеном, пока пешеходы спешили по делам, чтобы успеть до темноты. Нью-Йорк это попытка, череда проб и ошибок, стоящих одна за другой, как эти желтые такси в пробке на мосту Вильямсбург, это всего лишь отражение Эмпайр Стейт Билдинг в стеклах моих солнцезащитных очков, это сны, ставшие явью и реальность, тонущая во снах, это одиночество, живущее в переполненных вагонах метро, это катализатор, переводящий тление жизни во взрыв. Это оглохшие крысы в подземных туннелях. Это тихая радость в лице старика-китайца, ведущего за руку свою внучку в школу.

«Человеку не должно быть комфортно» - говорит художница Лика, я перебрался к ней от сербских друзей, – «эмоциональный, бытовой, физический дискомфорт подстегивает, заставляет шевелиться, делать что-то». Книжные полки плотно заставлены мифологией и современным искусством. На стенах – рельефные работы из ткани и пластика. В раковине – фаянсовая гора немытой посуды, над кухонным столом стикеры с надписями «vigilance - zоркость», «plutocracy – правление богатых элит», «I am different». Я разместился в комнате-мастерской: тут швейная машинка, оверлок, манекен, гладильная доска и мой спальник на надувном коврике. Выглядываю в окно - Деревья зеленеют так же, как у нас в Европе. И пронзительная пустота внутренних двориков точно такая же.

Снова Манхэттен. Хорошо, что небоскребы не имеют ног, а то ходили бы и топтали нас, муравьев. Отмечаю вертикальную перспективу, точки схода в зените, линии небоскребных ребер подобны линиям рельсов, сходящихся на горизонте. При взгляде вверх, глаз лишается ориентиров, теряет ощущение масштаба, и от этого небоскребы не становятся гигантами, закрывшими небо, их верхушки сужаются и уменьшаются там, в облаках. Неба всё равно больше, чем окон и стен.

Разве что в темных проулках даунтауна оказываешься по-настоящему в тисках этого города, среди мусора и крыс, и клубков подземного пара, и искусственного света ночи.

"Здесь фабрика по производству мечтаний и снов. Поэтому сюда стремится каждый пятый. Не в сам город, а в образ города; на зов, звучащий из его соблазнительной пасти. В музыке этого зова не слышно хруста крыльев под ногами – только шаги ещё не павших ангелов по ним".