May 2019

... я в старинном дворе мечети Масджид-э-Джамэх и читаю Хайяма. С шелковицы при каждом дуновении ветра падают плоды и сочно плюхаются об землю. Дедушки-усачи и детишки собирают свежий урожай и тут же его поедают. Как же здорово – ни одного туриста, сплошь местные, все задумчиво сидят в тени разлапистых деревьев или в сводчатых нишах, или прохаживаются вдоль мозаичных узоров, сложив руки за спиной. Дворик мыслей.

Сегодняшние строчки рубайи Хайяма:
- будь осторожен юнец, с прахом мудрых голов и влюбленных сердец
- чем не рай тебе эта лужайка земная, после смерти едва ли в другой попадешь.
- камни у нас под ногами были раньше зрачками пленительных глаз
- всех подряд пожирает земля-людоед

Я в городе Казвин, вдминистративном центре одноименной провинции-осана.

Зашел в очередную арку, думал, что мечеть. Оказалось – исламская школа-медресе Шейхол Ислам.

Посиделки на ковре в компании студентов. Вокруг меня уже собралось шесть человек – Саид, Хамид, Юсеф, Хосейн, Али и Мохаммед Махди Джахан-Дидэ. Иностранец здесь интересен, а гость очень дорог.

Мохаммед Махди старший, он – преподаватель русского языка, поэтому ему очень интересно поговорить со мной, с носителем языка, попрактиковаться. Зовет к себе в офис, угощает обедом (традиционно рис, пимидоры и кебаб), расспрашивает об украинской жизни, работе и путешествии. Предлагает остаться в медресе на ночь – тут есть свободные комнаты-кельи. Конечно, я соглашаюсь.

Студенты выписывают мне в блокнот алфавит фарси и диктуют цифры: экх, ду, сэ, чар, пянч, шиш, хафт, ашт, ну, де. Мохаммед дарит мохр – шиитский молитвенный камешек, к нему иранцы прикладываются лбом во время молитвенных поклонов.

Прогулки по Казвину. На местном базаре обеденный перерыв с 12 до 4 – в это время слишком жарко. В одной из все еще незакрывшихся лавочек продавец играет музыку, национальные мотивы на струнном инструменте камонче. В другой лавке сидит гитарист, дает мне побрынчать, играю Металлику, он узнает. Просто так берет с полки и дарит мне маленькую пиалочку в форме гранатового плода, удивительно.

Вечером Мохаммед Махди проводит экскурсию по городскому центру. Заглядываем в мавзолей, на рынок, на главную площадь. Узнав, что я православный, повел меня к армянской церкви. Рядом с храмом армянское общежитие, группа студентов – парни и девушки – сидит на лавочке во дворе. После визита туда Мохаммед удивлялся – девушки были так легко одеты, в майках и шортах. Он был смущен этим фактом и спрашивал меня, всегда ли армянки так одеты. Вернувшись в медресе, зашли к нему в офис, по просьбе Мохаммеда переписал ему фотографии со своего фотоаппарата – он особенно хотел увидеть Стамбул и православные церкви Грузии (Гурджистан).

Новые слова в словарь:
Кюзе – кувшин
Тастамбу – большая дыня
Талэби – маленькая дыня
Хендеванэ – арбуз
Ангоштар – перстень
Канд – кусочки тростникового сахара, которые кладут в рот и запивают несладким чаем

Названия трав на базаре:
Авишан – чабрец
Тухлидже – для чая
Ривас – стручки для салата
Цветы Мухаммади – чайная заварка

Большой ковер на казвинском базаре стоит полтора миллиона томанов, это 430 долларов.

Иногда в оформлении стен встречается фаравахар – зороастрийский религиозный символ. Как Урарту в Армении, так здесь его используют для сшивания современности и истории, это символ Ирана персидского, древнего и могущественного.

Зайдя в антикварную лавку просто взглянуть на барахло, тут можно получить пригорошню медных монет-медальонов с сердечками-пятерками (такие носят на удачу) и приглашение на чай от хозяина магазинчика.

Девушки скрыты под чадор и манто, нет юбок, футболок и шорт, и кажется, это работает. Я не отвлекаюсь. Или просто три недели дорог уже не оставляют места для разглядывания женских глаз?

Свободомыслящие дамы с либеральными взглядами на внешний облик позволяют себе вольность носить накидку так, что ее край проходит за макушкой головы – видна прическа и виски. Но чаще платок окаймляет овал лица, проходя по горизонтали посередине лба, по скулам и под подбородком. И никаких коротких рукавов и юбок.

Мечети здесь имеют совсем другой вид, нежели в Турции. Голубые мозаичные купола, две коренастые невысокие башни минаретов, арка входа, ветвистые и яркие арабески. Азан – напев, призывающий на намаз, тут три раза в день, а не пять, как у суннитов.

Священный ряд начертан письмом-насталиком на стене у мечети: Аллах - Мохаммед - Али - Фатме - Омар - Хосейн.

17 мая 2016 или 28 ордибехешт 1395
Да-да, именно так звучит сегодняшняя дата в иранском календаре. Местные месяцы звучат красиво – мехр, абан, авар, дей, бахман, эсфанд, фарвардин, ордибехешт, хордад, тир, мордад, шахривар. Названия их взяты из зороастрийского календаря, ордибехешт означает «наилучшая истина». Летосчисление ведется от хиджры (переселение пророка Мухаммада из Мекки в Медину в 622 году), начало года — день весеннего равноденствия (Навруз, праздник весны).

Уже в середине мая-ордибехешта персидская жара сбивает с ног, затуманивает мысли, гонит в тень, к воде фонтана в медресе, на коврик моей комнаты, спать с 4 до 6. Люблю, когда сквозь стены и камни прорастают цветы. Нравится валиться с ног от продуктивной усталости.
Возможно, это идолопоклонничество и анимизм, но я нахожу что-то религиозное в ежеутреннем сворачивании спальника, в упаковке рюкзака, в этих ночевках в монастырях и медресе, на обочинах трасс и в придорожных посадках. Ежедневный тихий обряд. Такой себе ритуал пути, ведь без него ничего не получится.

Устроился на полянке перед входом в свою комнату-ходжрэ № 28, на запах жаренного мяса пришла кошечка, сквозь сочные листья инжирного дерева пробивается луна-мах и звезды-сэтарэ. Блаженствую, отхожу от такого добротного дорожного денька. Свежесть вечера обволакивает и остужает, над головой вьются комарики, молнии вспыхивают где-то далеко в небе. Но меня быстро выкрыли – ребята по одному подходят и присаживаются рядом, зазывают в гости. Я конечно иду. Садимся на ковер, клюем семечки (кисло-соленый вкус), потом арбуз-хендэванэ (перед разрезанием рисую на нем карту Европы и Ближнего Востока, отмечаю свой маршрут Одесса-Тегеран). Амир, плечистый, коренастый, бородатый, встает из круга и идет в уголок – молиться. Все остальные продолжают болтать и лузгать семечки, бросая скорлупки в общую миску. Молитва здесь как нечто, органично присущее жизни, это удивляет. Так же позавчера дальнобойщик Абольфаз, на скорости 80 км/ч в определенный вечерний час включил радио-молитву и повторял священные слова. Просто привычка обращаться к Богу. Хорошая привычка. Соотносить себя с миром.

Сегодня пора добраться до Тегерана. Автобус до столицы 7000 томан, 2 доллара за 150 километров вдоль гор Эльбурса. Парень на соседнем сиденье, Саджад, неожиданно платит за мой билет. Иран продолжает удивлять.

Сегодня в городе снова позавчерашняя жара, вчерашнего ветерка нет, есть только марево перегретых облаков в каком-то обесцвеченном небе. Пока стоим и ждем отправления, можно писать. И размышлять, глядя в окно – что же мне запомнится из всего этого, случившегося, произошедшего, былого? Нет, не так. Что станет сухим остатком этой бурной экзотермической реакции движения на юго-восток?

Куда в конечном итоге приведет меня эта дорога, не в географическом смысле конечно, а в моей внутренней стране? Хорошо бы отметить, что меняется во мне от этого пути – черты лица, тембр голоса, ход мыслей, чувство времени и пространства. Но зачастую попросту не хватает навыков автомониторинга, умения грамотно пронаблюдать самого себя. Чаще просто барахтаешься в ощущениях органов чувств, жуешь эмоции, рассматриваешь панорамы внешнего, не успевая за сменой внутренних кадров, не замечая подвижек глубинных тектонических структур устройства собственной души.

Снова равнина с песчаной почвой, слева предгорья Эльбурса, за которым Каспий. Снег на вершинах, иные дотягиваются до отметки 4000 метров. Ущелья в густой воздушной пелене, будто в дыму гигантского костра. Но дождя нет, просто туманная взвесь, раскрашенная в песочные оттенки. Воздушная перспектива.

За окном Кередж плавно перетекает в Тегенан. Песочный город на фоне песчаных холмов. В небе будто кто-то рассыпал муку и растер ладонью. Облака без очертаний, диффузные, аморфные.

Тегеранская встреча.
Украина – Иран – Турция, Юджин – Масуд – Мехмет.
Я вышел из метро на станции Хомейни, свернул налево, подошел к прилавку с прессой, глянул карту города, увидел, что ничего неясно и пошел вдоль улицы в сторону площади Мелат. Но тут же встретил их – обмен улыбками, сразу знакомство, Мехмет и Масуд, нам по пути.

Сегодня день музеев, вход свободный. Идем в Национальный исторический, там два корпуса – доисламский (Сасаниды-Ахемениды) и ислам. Античность интереснее – клинопись, Ксеркс и Дарий, Ахура-Мазда, я ведь читал о них!

Потом улица 30 Тир – улица четырех религий. По соседним адресам мечеть, синагога, армянская церковь св. Марии и… зороастрийский храм Адриана. Фаравахар на фасаде, крест-хачкар, иврит на голубых воротах, мозаика минарета. Супер.

Потом музей стекла – среди витиеватых цветных стекляшек настоящее сокровище из второго тысячелетия до нашей эры – ваза с эпосом о Гильгамеше и Энкиду. Вспомнились завершающие слова этой истории, как Гильгамеш ведет Утнапишти на городскую стену полюбоваться закатом. Срисовываю силуэт Энкиду в блокнот.

Потом к метро, сквозь пыльный ветер и начавшийся дождик. Пыль стеной и мусор летит по переулкам, вот это настоящая Персия! Ем пирожок с картошкой на ходу.

В метро раздельные вагоны – впереди только для женщин, остальные общие, но женщины туда заходят в крайнем случае.

Едем на север, к горам. Там другая погода и плюс 200 метров высоты по сравнению с южной частью города.

Болтаем без умолку, обсуждаем старика Хомейни, кино, секс, книги, путешествия. Отец Мехмета – адвокат у турецкой мафии, он не ладит с сыном. Мехмет не желает подчиняться работе и деньгам, зарабатывает как переводчик-фрилансер. Масуд учится в университете на факультете туристического бизнеса, поэтому заинтересован в нашей компании, практикует свой английский, спрашивает, зачем мы приехали в Иран. Он тоже в сандалиях, как и я (а местные в туфлях, говорили мне – еще ведь нежарко, +30 всего).

Парк бывшей резиденции иранского шаха Пехлеви. Приятно улечься на травке, сняв рюкзак. Но дождь и ветер снова, идем на ужин.

Турецкая кафешка, гамбургер и айран. Турок-националист читает стихи Мехмету, в Иране 30 миллионов турок, их здесь не притесняют, откуда браться националистским настроениям? Завершаем вечер в кофейне Lamiz на углу Valiasr и Enghelab. Беру большой капучино. Европейский формат, раскованные посетители, другой Тегеран.

На ночь остаюсь с Мехметом в квартире-хостеле в городке Исламшахр в 20 километрах от Тегерана. Добирались весело – сперва с супер-забитом автобусе (1500 томан, полдоллара) с протекающей в дождь крышей и мокрыми узорами света в окнах (вспомнилось «Атомное сердце», фильм Али Ахмадзаде о ночном Тегеране).

Потом поиск попутного такси – площадь запружена кастрюльщиками, это целая отрасль, индустрия извоза. Машины собирают пассажиров на определенные направления. Водители кричат – Кередж! Кум! Газвин!, а мне слышится – Багдад! Самарканд! Каир! – таксисты Ахеменидской империи.

Ехали с азербайджанскими турками, подбирали пассажиров. Парень на переднем сидении смачно облизывает большой палец левой руки – что бы это значило? (на следующий день выяснили у Масуда – да, он предлагал Мехмету сблизиться на гомосексуальных основаниях, хе-хе). Доехали не без приключений, образ и атмосфера этой ночной дороги были прекрасны.

Думал о ловле больших мыслей при заездах на большие дистанции. Думал о четырех странах – Турции, Грузии, Армении, Иране – с неспокойными областями Курдистана, Осетии-Картли, Карабаха, афганской границы, с зонами конфликтов, со шрамами войн, о людях, встретившихся мне, говоривших о недопустимости стрельбы, о глупости политических дрязг. И всё равно кровь. Откуда она берется? – спрашивают сами себя. От больших идей, подавляющих органический пацифизм индивидуума? Но большие идеи – Бога, цивилизации, нации – движут мир, смазывают шестерни механизма человечества. Это неотъемлемо. Мы обладаем технологиями богов с этикой каменного века.

19.05.2016
Поспал четыре часа. Разбудил гром, как взрыв – штормовая погодка. Утро забавное, обмениваемся шутками с Мехметом. Успешно подключился к фейсбуку, используя специальную программку.
В 11:30 встреча у театра с Масудом. Вокруг все в джинсах и скучных рубашках, чаще всего клетчатых или белых, с длинным рукавом. Идем на ланч – десерт фалюде, специальная хрустящая лапша в ягодном соке, сладенько.
Масуд продолжает знакомить с деталями иранского общества. Вспоминает, как в детстве был на публичной акции исполнения наказания - отрубание пальцев, смертная казнь в Исламской республике не отменена. Хазади ярашакир – «тихая свобода», движение активисток против ношения женщинами исламских пеленок. Женщинам нельзя петь на публике, а в отелях не сдают номера неженатым парам.
Бурные проявления влюбленности в виде объятий-поцелуев не приветствуются, но иногда заметны.

Сегодня утром по радио передавали очередную пропаганду: «дорогие слушатели, у нас нет соседей Турции, Армении, Туркменистана, Ирака. У вас два соседа – США и Израиль». Открыв свой блокнот-ежедневник, Масуд показывает карту мира, на ней нет Израиля – только Палестина. Вместо Иерусалима город Кудс.

На улицах пригорода встречаются бездомные со смуглыми лицами - сирийские беженцы.
Мехмет побывал в Сирии в 2011, как раз перед войной. Говорит – почувствовал, что люди будут бунтовать: «Нарочитая бедность, контроль, обязательный портрет Асада, религиозный культ и попрошайничество. Общество должно было меняться, в таких ситуациях хорошо спеет война».

Посещение иранского базара. Торговый лабиринт. Магнитики стоят 10000 томан, три доллара.

Афганские рабочие-грузчики толкают тачки с товарами. Над ними, под крышей, портреты иранских воинов-шахидов, тысячами погибших в ирано-иракской войне. Ни те, ни другие не говорят по-английски, и расспросить их о жизни и смерти нет никакой возможности.

Ближе к вечеру идем в военный мемориальный комплекс на севере города. Мариам, подруга Масуда, пишет в моем блокноте каллиграфическое стихотворение Хосейна Мозави. Пьем прощальный чай.

В овощной лавке на остатки монет-томан покупаю дыньку. Мне пора в аэропорт. Такой огромный объем пути. Вначале иногда опасаешься, что он может застрять комом в горле, не задаться, не усвоиться. Но подбираясь к финишу, чувствую, что дозировка верна – эти 5000 километров пойдут на пользу.
Душная персидская ночь, раскаленные дороги среди пустынь и гор, шелковый путь, полный опасностей и сокровищ. Но мне на ковер-самолет в 4:30 утра, улетаю обратно, на Запад.

P.S.
Пересадка в Стамбуле, день ожидания, и я снова на любимой крыше с видом на Айя-Софию, и снова за письмо. Итак. Чувство жизни. Вот о чем хочется писать сейчас. Но не умея, лучше не браться. Лучше ходить вокруг да около, описывая местные декорации и то, с чем столкнулся в дороге. "И вообще само перемещенье пера вдоль по бумаге есть увеличенье разрыва с теми, с кем больше сесть или лечь не удастся, с кем - вопреки письму - ты уже не увидишься. Все равно, почему." Да, это верно. Пишешь от беспомощности перед моментом, уходящим в вечно бездонное прошлое. Собирая впечатления, собираешь осколки зеркала, никогда не бывшего целым, в надежде увидеть свое лучшее отражение - полное сил, уверенности, ума и любви. "Черт, я хотя бы попробовал" - как досадовал герой из Гнезда кукушки.
Да, попытка дорого стоит. Попытка увидеть мир в его богатстве, ужасе, многообразии, беспомощности. Попытка поработать над собой, стать источником и приемником доброты, тишины, вдохновения. Самолеты с аэропорта Ататюрка круто забирают вверх, пересекают вертикали минаретов и уходят в облака. вверх-вниз, как всё вокруг, и я не исключение. Тающие секунды, затвердевшие дни, громады прошедших лет. Место коронации византийских правителей, султанская читальня, мастерские мозаики. Всё шепчет о прошлом. О прошлом ,в котором уместится всё будущее, и моё, и любого другого. В физике это стрела времени, термодинамический энтропийный принцип, в биологии - апоптоз, запрограммированная клеточная смерть. У людей это зовется лохмотьями старости и жизнью, пролетевшей, как один день. И наполняя жизнь концентратом, соком событий и свершений, все же не лишаешь ее атрибутов - начала, длительности, конца. Смиряться с этим так же глупо, как и упрямо бороться. Это нужно использовать. Как? Например, писать об этом, пытаясь хоть что-то понять, выловить и сказать - это вот так, и никак иначе. Но нет, слова утекают сквозь пальцы, минареты снова заголосили, вороны поднялись в воздух, тучи сгущаются на майский дождь. Ходить нам вокруг да около, сочинять сюжеты про самих себя, спасаясь то от скуки, то от невыносимости быть человеком. И у меня мурашки по коже ,то ли от этого пронзительного голоса минаретного муэдзина, то ли от ветра со стороны Мраморного моря, то ли от чувства жизни, о котором мне не написать.