Turkey

Теперь 9:30 нового утра, я дописываю записки и приступаю к упаковке рюкзака. Выглядываю из палатки – в небе вьются ласточки – «лети-лети, моя ласточка, пулей в висок», осины рябят месивом листьев, ветер гонит облака с востока. А мне как раз пора менять азимут курса с юга на восток… Пёсики ходили вокруг да около, но гавкать не решились. Под палаткой обнаружились две очаровательные сколопендры, потом позже в гости пришел большой блестящий жук, по-моему жужелица крымская.

10:45, я на дороге. Вторая по счёту машина останавливается на мой автостопный призыв – Деян и Борис на мерседесе – поехали. Мужики едут в Киркларели (бывший болгарский Лозенград), там пересядут на автобус до Стамбула. Оттуда самолетом в Испанию, на тропу св. Иакова Сантьяго ди Компостелла. Иберийская прогулка на месяц, супер. Хорошо говорят по-русски, болтаем 60 километров о местной коррупции, о дорогах, об Ататюрке. Деян говорит, что всегда подвозит бродяг-авостоперов, что многие через Болгарию до самой Индии едут.

Выезжаем на солнечную равнину, тут совсем тепло, можно честно быть в футболке и сандалиях. Пора вспоминать прошлогодние навыки турецкого языка – мераба, гюлегюле, тешекюр эдырым, насислин. Тут же, на заправке, подбирают турецкие мужики. Едем на юг дальше. Везет Мустафа, на бусике. Я сижу сзади, достал блокнот, удобно писать и асфальт достаточно хорош, чтоб не трясти почерк.
Вот и смена курса с юга на восток, в поселке Babaeski, синяя табличка гласит, что до Стамбула 160 км, значит до Грузии где-то 2000 км, а до Ирана – почти бесконечность.

Забавно – я читаю на карте и изо всех сил пытаюсь запомнить названия населенных пунктов, следующих на моем пути, чтоб называть их остановившимся водителям – по дороге ли вам Слободзия?, Келераши?, Бяла?, Меден Рудник?, Маринка? или вот теперь этот турецкий Чорлу? В первый раз вижу этот топоним, а ведь для кого-то это родной любимый город, место его рождения, жизни, любви, смерти. Я – транзитер по чьим-то родным территориям.

Сосед водителя перебирает в беседе розовые бусинки чёток, за окном проносится равнинный пейзаж, мы соблюдаем скоростной режим, в полях там и сям валяются тюки старой соломы, в предместьях на развилках продают пёстрых воздушных змеев на веревочках.
12:45. Уезжаю с заправки, забирают с собой отец Мехмет и его маленький сын Билал. Выехали на автобан, 120 км/ч, до Стамбула 145 км, но моря на юге еще не видать. По дороге заехали в Черкезкёй по делам. Мехмет передает кому-то три лотка яиц, потом вместе с сыном идет к кому-то в гости. Жду их у авто, а что еще делать?
В этом поселке на трансформаторных станциях рисуют окна. Мехмет угостил обедом, сытно и вкусно. И этот традиционный турецкий чай. Дедушки напротив сидят за столом и что-то листают в смартфонах. Что они там смотрят?

15:30. Стамбул. Какой же он огромный. На юге померещилось и скрылось второе море – Мраморное.

Трамвай Т6 привез на станцию Топкапи, прямо к развалинам Византийских оборонительных стен. Прогуливаюсь, взбираюсь на бастионы, размышляю об истории, курю. Ведь турки не могли быть иначе – эта близость к Европе, эти проливы, мечети. «Есть места, где история неизбежна, как дорожное происшествие» – это об этих местах писал Бродский. Историю начинать преподавать в школе надо не с контурных карт и Древней Греции, а со слов о том, что ученики, достигнув определенного возраста, смогут самостоятельно и воочию увидеть эту самую историю, точнее – ее последствия и отголоски, смогут добраться до всех Стамбулов, Спарт, Афин, Римов, Египтов и Китаев и сами все почувствуют, если захотят (я бы в седьмом классе захотел).

Вечер встреч – Сашка под южным минаретом Софии, Паша с Ирой у фонтана Голубой мечети.
- полуденная дрёма в Голубой мечети, где все лупят селфи на фоне ковра с арабесками

- аутентичая чайная в переулочке, с чаем по 1.5 и кофе по 5, сидим в сарайчике с непременным Ататюрком и кучей каких-то картинок на клеенчатых стенах, за занавеской заднего входа начинается Стамбул нетуристический – облезший полуподвал, ржавые крысоловки на полу, маслёнка, веники. Хозяин не говорит по-английски вообще, это явно местечко для местных.

- На мосту через Золотой Рог рыбак-хипстер рассказывает нам, какие виды рыб тут водятся и ловятся и какие клубы на том берегу залива стоят нашего посещения, где по понедельникам рэп, а по четвергам джаз.

потрогать водичку Мармара дениз, Мраморного моря. Идем напрямик к набережной, нас любезно проводят через служебный вход какого-то ресторана и мы оказываемся прямо перед морем. На горизонте в дымке прячутся острова и сухогрузы на рейде в порт Гебзе. Дикие коты играют в прятки с собаками в трещинах среди береговых валунов, начинает темнеть, над Босфором сгустился дождь. Читаю стих Одена «Куда?»:
Что путешествие скажет тому, кто стоит у борта
под несчастливой звездой и глядит
на залив, где горы,
плавно качаясь на волнах,
уходят все дальше, дальше
в море, где даже чайки не держат слова?

продвигаясь обратно, наверх в город, свернули в проходной дворик, а там – готовят микрофоны для молитвенных песен, чайная лавка с побеленными стенами и колоритные мужчины за столиками. Не стесняемся и берем 4 чая за 5 лир. Малыш сидит на столе и бьет ладошками в там-там, на плите греются два чайника с заваркой. Пора идти, но детвора зазывает на футбол – ладно, играем! Три на три, один голкипер, счет 2:2, я не на шутку запыхался – надо бы тренироваться.

Вот эта черепаха Софии, которую сторожат четыре столба-ракеты и воспевают ислам пять раз в сутки. Она вызывает у меня какие-то реакции (подобно Рейхстагу, базиликам Равенны, Лувру, Сан-Марко, Саграда-Фамилья), какую-то смутную рефлексию, эмпатическое соучастие в прошедшем времени. Это вовсе не архитектурные впечатления, не объем ею, Софией, занимаемого пространства (хотя она действительно устрашающе массивна, мускулиста, я бы сказал, и эти бойницы окон в толстенных стенах). Это скорее объем ею Софией, проведенного времени, здесь над Золотым рогом, во главе Константинопольского полуострова.

Мы виделись с Софией год назад ровно, но вряд ли она помнит меня, да и год для нее, что для нас полторы недели. 1500 лет – это 548 тысяч дней, полмиллиона рассветов, закатов и полуночей. Судьбы вокруг лишь фон для этих куполов. Или наоборот – история жизни протекает на фоне этих стен такого телесного цвета?

Вот и полуденный призыв на молитву. Для меня это сигнал к продолжению пути. Остановка в Стамбуле завершается, пора дальше. Мои дороги – мои молитвы. Они меня учат, успокаивают, делают умнее, добрее, старше, смиренней, учат цели, учат миру, внешнему и внутреннему. Пора в путь, да.

Люблю на пути уделять свое время и внимание тем кусочкам реальности, которые остаются незамеченными для окружающих. Вот только что, по дороге к причалу Эминьоню замер на перекрестке, глядя на далекое белое облако – его четко очерченная верхняя кромка как раз коснулась кончика иглы какого-то шпиля на крыше здания в конце улицы.

Ночую под Трабзоном, чуть ли не на посадочной полосе аеродрома, вечерние рейсы летят так низко прямо надо мной – к дождю. Разбудили вороны, целая стая, каркали как-то не по-нашему. Поспал как следует, хорошая полянка. Утром солнце, высунул голову из палатки, рассматриваю травы, думаю о приходящем лете. Босиком на зарядку, к морю, собирать ракушки и собираться на дорогу.

Всё еще Трабзон, 11:30, иду пешком вдоль автострады, безуспешные попытки выбраться из города привели в придорожную чайную лавку, где чай и бублик в одну цену - по лире. За окном как раз пошел мелкий, но настойчивый дождь. На севере под тяжелыми тучами и за забором аэропорта виднеется море (солнца не видно и поэтому кажется, будто там юг). Машины колесами поднимают из луж водяные облака, всё вокруг мокнет. Безрадостный пейзаж, но в кафешке достаточно уютно и запас времени позволяет запарить овсянку и потянуть резину.

Пробираемся через пелену дождя. В автостопе важно выбрать точку старта – вот на заправке за 40 минут никто не подобрал, а под мостом почти сразу остановились ребята – Шенон и Айкут на рено – едем до Ризе! Дорога виляет между стальной плоскостью Кара Дениз и зелеными горами Сюрмене. Приморские поселки повторяют контуры отрогов, тянущихся из облаков к берегу.

Следующий водитель – добрый бородач Паму на фиате, в шапочке с бумбончиком. У него в приемнике играет отличная мелодия, схожая с минаретными напевами. Проезжаем Дерепазари. В подлеске много папоротника, появились финиковые кусты, акации и деревья, названия которых мне неизвестны. Дорога вьется вдоль моря, нанизывая на себя небольшие 20-тысячные городки. Некоторые дома стоят прямо на гребнях отрога, должно быть, хороший вид открывается оттуда в ясную погоду.

При проезде под пешеходным мостом слышно, как на долю секунды дождь исчезает, потом снова монотонный шелест по крыше авто. В километровых туннелях дождь стихает надолго, так что лобовое стекло успевает высохнуть на встречном воздушном потоке. За очередным поворотом после Ризе увидел майский снег, там, наверху. Неожиданно высокие горы здесь, но туда как-то не хочется, предпочитаю рассматривать их туманные очертания с уровня моря.

В Ризе притормаживает водитель Джелал, потом молчаливый мужик до Пазара. Потом снова стою на обочине, валит дождь, из окна лицея на меня глазеют школьники в одинаковых жилетках – у них большая перемена. Следующая машина до самой границы, Хасан, что-то рассказывает про орехи, показывает фото саженцев. На границе всё тот же дождь, что и 300 километров назад. Но меняются лица – платки на женских головах исчезают, носы мужчин приобретают характерный изгиб. Гамарджоба, Сакартвело. Не спешу на КПП, курю, воодушевляюсь, смотрю на грузинский берег.

В Батуми накрывает чувство умиления и всплывают воспоминания прошлого лета. Всё тут – от субтропического запаха и листьев непонятных деревьев до небоскребных силуэтов и дружеских встреч – всё радует и наполняет жизнью. Как приятно пройтись по улицам, знакомым и тихим, зайти в кафе и купить полюбившуюся в предыдущий приезд лепешку с заварным кремом.

Этот трюк – место ловит тебя в свои сети, но так ласково, что вместо пленения ты чувствуешь объятья, тебя обнимает солнце в узких проулках, целует ветер, бирюзовый и соленый от трения о морские волны. И ты от этого хочешь здесь жить. Здесь мало что происходит, но происходящего хватает на всех. «Мы хорошо здесь живем, честно говоря. Я не уеду отсюда» - говорил вчера Давид. Это сложно – заметить, что мы по сути «хорошо живем», что лишь верчение головой по сторонам, по мифическим заграницам, дает это чувство неудовлетворения жизнью дома, в своей стране.

Вот, зашел в знакомую столовую. Мясо с томатом – 5.50, стакан сухого красного – 1 лари. На стенах здесь несколько фото старого Батуми, большое горное фото-панно с пересвеченным небом и удивительной красоты советские плакаты «Виноградный сок» и «Мандариновый сок». На прилавке специальная разливальная установка для делания лимонадов из разноцветных концентратов (шесть конических емкостей остриями вниз, но все пустые), копченая рыба, помидоры, рюмки, счёты с засаленными бусинами вместо калькулятора. За соседним столами солидные мужчины, курят, забористо смеются, пьют кофе и пиво. Я заказал остри – говядину в томатной подливе (подали в чугунной кастрюльке, еще кипящей) и граненый стакан саперави. Кушать горячо, плюс к этому сверху нарезан лук и присыпаны специи (много кинзы).

Двигаясь по миру достаточно интенсивно, чтобы не впадать в туристические клише, но достаточно внимательно, чтоб ощущать личное и замечать важное, можно почувствовать, что мир огромен, но не бесконечен, что мозаика лиц состоит из отдельных историй, как совокупность автомобилей на дороге в конечном итоге ветвится отдельными линиями маршрутов со своими началами и финишами. Можно увидеть, как в Стамбуле устроена городская структура на 12 миллионов человек, как в Батуми к вечеру с гор опускается дождь, как уставшие глаза проваливаются в сон, как мальчишки до темноты играют в футбол, как я не могу подобрать слов, чтоб закончить это предложение и поэтому просто встаю и направляюсь к морю.

Ататюрк, оказывается, в 57 лет умер от цирроза. В Армении есть село Верхний Двин, где живут ассирийцы. Турки хотели строить в Батуми мечеть Азиза, тиранившего Аджарию. Сколько любопытного вокруг, и я пристально, изо всех сил, всматриваюсь в этот калейдоскоп. Зачем? Хороший вопрос. Подогревать свой ум и сердце внимательностью и жаждой понимания – мне кажется, это полезно для здоровья.

Выше всех небоскребов, с вершины глядит на город церковь. Горные окрестности с пьянящим воздухом, джунгли садов, тропки вместо дорог, какие-то красные ягодки под ногами. Хочу здесь пожить.

Перезвон колоколов останавливает на полпути, замираю, слушаю. Чем-то похоже на мелодии Филиппа Гласа из альбома «Метаморфоз». А на склоне горы своя тихая жизнь, палисадники, прополка грядок, молодая мать несет ребенка на руках вверх по дороге.

Срезаю асфальтные петли по папоротниковым полянам напрямик, от запахов субтропического леса мурашки по коже. Наверху даже ветер затих. Горная панорама обрывается морем, апериодическая функция силуэтов хребтов, геологическая кардиограмма, гармоники и обертоны горных профилей упираются в великую горизонталь большой воды.
В шесть вечера монастырь закрывают, и посетители уходят, и на память остается лишь строгая фигура в черном, всматривающаяся в центр стотысячного города, в собственную противоположность. И еще тихий голос монашки, рассказывающей об иконах. На небе опять облака, солнца не видно. Только его сверкающее отражение в море – полоса золотого света, спускаюсь вниз, полоса сужается, превращаясь в нить, в волокно золотого руна, веревочку Ариадны, волосок из пряжи сестер Мойр, в безукоризненную прямую, сверх-горизонтальную, слепящее-нездешнюю. Затем день гаснет, как лампочка, время на ужин, время снова упустить что-то важное, нечто невыразимое.

Вот сижу на солнышке и понимаю, что не хочу уезжать. Как же здесь странно. Эта провинциальность, но не бесформенная, а с внутренним ритмом, таким сердцебиением, с потенциалом развития. Это не просто зигота, не аморфное скопление социальных клеток, это организм, с внутренним устройством и с историей эволюции. И при этом здесь накатывает, подобно морской волне, шевелящей рябую гальку, чувство какой-то нежной грусти, но не скатывающееся в тоску, а что-то вроде ностальгии по неслучившемуся, как будто здесь мной могла быть прожита целая жизнь – не просто приключение, а именно жизнь, с рутиной, работой, любовью, потерями, мечтами. Странное ощущение.

Прошелся напоследок к морю, сказал – до встречи, увидимся в Одессе. Теперь я буду сближаться с Каспием и соответственно, удаляться от Черного. Удивительное светопредставление полуночи – низкие рваные облака над морем светятся от городских огней, но у самого горизонта черный провал – тучи прячутся в ночь, ниже горизонта начинается море, оно будто люминесцирует, холодно и густо отражает рассеянный свет от облаков, зависших в вышине. Я снова упускаю возможность.

Сейчас все то же дождливое утро, окна поезда все в линзах капель, у пассажиров от этого фасеточное зрение. Кабина машиниста открыта и можно рассмотреть, какие цветные лампочки горят на панели управления и где расположена кнопка паровозного гудка. Мелькают грузовые вагоны, буйная зелень, мосты над мутными реками

Мать убаюкивает розового ребенка, девушка напротив через шесть рядов смотрит на меня, у кого-то звонит телефон, позади рядом сидят монашка в черном и блондинка в джинсах, между сиденьями хватает места для вытянутых ног. В моем рюкзаке запас пончиков и горячий зеленый чай. Скорость поезда – 98.3 км/ч, расстояние до конечной станции – 267 км, местное время – 9:27, температура за бортом +13 С. Выезжаем из гор в долину, дождь всюду. Девушка напротив закрыла глаза и склонила голову набок, засыпает.

Тем временем, мы разогнались до 103 км/ч и миновали станцию Гори. На севере в тумане моросящего дождя коренастые холмы региона Картли, иначе говоря – Южной Осетии. Граница былого конфликта совсем рядом, в 2008-м я не особо уделил ему внимание, теперь же искренне интересуюсь у местных знакомых как же это всё так вышло. Говорят – страна слабая, не может за себя постоять. Замечу также, что осетинские холмы схожи очертаньями с безлесыми крымскими плоскогорьями-яйлами. Пишу я, кстати, редко и мало, но это во много раз больше, чем пишут окружающие люди. Ведь это важно – записывать, уметь выразиться, выловить вокруг что-то достойное движения руки с карандашом в пальцах. Хотя это необязательно. Можно просто писать от некоторой скуки, выводя себя из состояния полусна, коротая время. Писать в поезде Батуми-Тбилиси.

Тбилиси. Иду пешком от вокзала до центра. Далековато конечно, но где-то за час можно справиться. По дороге подкрепляюсь мороженным.

Этот город напоминает о случившемся в нём – два года назад ровно, я был моложе на два больших насыщенных года, смотрю на реку – она значительно выше летнего уровня, еще метр, и начнет протекать между балясинами на проезжую часть. Тогда было жарко и странно-хорошо.

Утренний подъем на вершину Мтацминда. Бабочки-репейницы еще прошлогоднего осеннего поколения с поблекшими от зимовки крыльями порхают на склонах горы. Маки дырявят песчано-солнечный фон камней и трав, дают представление о красном цвете всем местным пчёлам.

Вспомнил, что в какой-то из дней увидел в теплеющем воздухе линии связей одного с другим, они тянулись между плоскостями мест и событий, плотно переплетаясь, но оставаясь до неправдоподобного прямыми. Весь воздух был наполнен нитями связей, они дрожали от ветра и солнца, соединяя прошлое с будущим, причину со следствием, ночь с утром, вопросы с ответами, от плоскости к плоскости, от грани до грани. Казалось также, что сами земля и небо сшиты воедино этими линиями и шов горизонта таял в дымке дня.

Сколько всего еще можно делать в Тбилиси – я выбираю уезжать из него, мелькает радуга в полосе дождя где-то далеко, автобус А 44 до Поничала, восточной окраины Тбилиси, начинаю автостоп в шесть часов вечера, останавливаются почти сразу – Зура до Дозы, в Дозе куриный комбинат, Саво до Марнеули, удивляется, но одобряет мой автостоп-формат.

Яшка до развилки Армения-Азербайджан, Мусса, он же Миша, до армянской границы, Жеро еще 10 километров после границы.

Яшка спокойно говорит, что сегодня начинается война, Баку объявил, что отбирает Карабах. Мусса, мусульманин, рассказывает – «это азербайджанский район в Грузии, армянские сёла в стороне на склонах холмов, к западу от трассы. Но тут всё мирно, а в Карабахе неделю назад перекрестный обстрел, 17 или 18 наших (азербайджанцев) погибло. Раньше и в тех горах гуляли, за рекой, росли там детьми, теперь не пускают – граница. Граница здесь идет по реке Дибет, люди торговлей живут».

Пограничный прилавок – фрукты, овощи, беру прощальные грузинские персики и килограмм сушенной хурмы (5 лари). Закат. Пешеходный переход, иду через КПП, мельком заглядываю в измученные лица дальнобойщиков, таксистов, торговцев-челночников, контрабандистов и менял, уставших людей из автобуса Москва-Ереван. Тоскливое зрелище. Мостик через реку, потрепанный ветрами флаг со странной сине-красно-оранжевой комбинацией – Армения. Там я еще не бывал...

Турецкий черновик

Крым, Пиренеи, словацкие Карпаты, грузинский Кавказ, теперь Турция - я не помню, как выглядит начало мая дома. Глядя на наш морской горизонт, знаем, что там, на другом берегу, что-то есть. Говорят - Турция. Чем не повод отправиться и проверить? Итак, Стамбул - путевые заметки и фото-зарисовки.

+ + +

Базар. Приходить лучше с утра – первый покупатель получает скидки, так как первого посетителя необходимо превратить в первого покупателя, тогда будет удачный торговый день.

Любопытно заглядывать в щелочку чадры – как в орудийную бойницу со всегда черными глазами, подведенными углем. Снять приличный портрет так и не удалось, пришлось довольствоваться перехваченными селфи.

Ночь. Тихое время суток, но не в окрестностях улицы Истикляль. Здесь допоздна курсируют переполненные трамваи и прогуливаются туристы вперемешку с местными.

Мастер-стеклодув за работой.

А на мостах несут ночную вахту рыбаки, под полнолунным небом, на фоне своих опустевших мечетей, выуживая из черных глубин Золотого Рога серебристых рыб, одну за другой, до рассвета – море не иссякнет.

Выгнанная из неспящего городского центра, тишина сгущается ближе к Босфору, в тумане, в тенях, в кошачьих повадках и силуэтах летучих мышей.

Яркое впечатление – стамбульские мечети. Минареты, намаз. Заголосили минареты, распуганные птицы – вороны, голуби, чайки, стрижи – тенями скользят по старым стенам. Внутри прохлада и полумрак, пол устелен ковром, все босиком – ходить по шерстяным узорам приятно и щекотно.

Парк Гюльхане. Там водятся зеленые барселонские попугаи и гнездятся цапли. Тюльпаны.

Приложение на смартфонах – гадание по узорам кофейной гущи.

Встреча с Колей. Нам не пришлось объяснять друг другу зачем уезжать из Стамбула и пешком идти к Черному морю. Мы оба словили один и тот же порыв – сделать что-то поинтенсивнее посещения музея-ресторана-базара. И мы отправились в путь.

Точнее отчалили от причала Каракёй на экскурсионном кораблике. Кораблик стартует от южного устья, проходит весь Босфор, не доходя до Черного моря причаливает в маленьких поселках и разворачивается назад. Экскурсионное кольцо, развлечение на день. Мы же взяли билет в один конец.

Нынешний фарватер пересекает тени мостов, с обеих сторон уютные берега в сиреневой пене цветущих софор. С определенных ракурсов мосты похожи на арфы.

Но насколько изменились очертания пролива за 2500 лет? каково было грекам на этих же водах, проходить узкое 700-метровое место, где море уподобляется реке? Какими были эти берега тогда, до Византии-Константинополя-Стамбула? - такие мысли-вопросы крутились в наших умах.

Вспоминалась легенда об отважных аргонавтах, они ведь здесь проходили. Так же как и мы, смотрели с борта на берег, щурясь на солнце. Интересно, в каком месяце они проплывали Босфор? Тоже в мае?

Путешествуя, хорошо иметь с собой подходящую книгу – ею можно заполнять затяжные переезды, вечерние привалы, минуты ожидания поездов и автобусов или вот эту монотонность хода парома по серой глади пролива.

У меня с собой оказался сборник эссе Бродского, одно из которых посвящено стамбульским впечатлениям поэта:
Бред и ужас Востока. Пыльная катастрофа Азии. Зелень только на знамени Пророка. Здесь ничего не растет опричь усов. Черноглазая, зарастающая к вечеру трехдневной щетиной часть света. И этот повсеместно даже в городе летящий песок, выкалывающий мир из глаз…

Существуют места, где история неизбежна, как дорожное происшествие, - места, чья география вызывает историю к жизни. Таков Стамбул… Спятивший светофор, все три цвета которого загораются одновременно. Не красный-желтый-зеленый, но белый-желтый-коричневый. Плюс, конечно, синий, ибо именно вода – Босфор-Мармара-Дарданеллы, отделяющие Европу от Азии… Отделяющие ли? О, эти естественные пределы, проливы и уралы! Как мало они значили для армий или культур – для отсутствия последней – тем более.

Да, мы тоже словили это чувство великого и вместе с тем ничего не значащего водораздела. Корабль шел на серер – значит, слева была Европа-Румелия, которая от Сантьяго-де-Компостелла до Лапландии, а справа – Азия-Анатолия, которая от Иордана до Памира и Тайваня.

До последнего момента мы находились в смятении – на каком из берегов сходить? На финише паром причаливает сначала слева, потом справа. Выпрыгиваем слева, «в Европу» - правильное, как оказалось позже, решение, так как на азиатском берегу северного устья Босфора расположена военная база.

Рыбацкий поселок Румели Каваи. Рыбный промысел здесь все еще явно более прибылен, чем туристическая отрасль. Рыбаки чинят сети, продавцы развозят свежий улов, голодные чайки следят за баркасами, кошки на набережной ждут морских угощений.

Еще один вопрос, ответ на который мы с Колей намеревались отыскать в этом путешествии – почему же Стамбул в течение прошедшего тысячелетия рос в основном вдоль берега Мараморного моря, т.е. с южной стороны Босфора? Что сдерживает диффузию городской застройки от продвижения по Босфору на север до самого Черного моря? Карта на этот вопрос не отвечает, с этим вопросом пришлось разобраться в пешеходном формате.

Поблуждав в лабиринте извилистых улочек, мы вышли на вершины холмов, задающих форму Босфору своими покатыми склонами. Широкие виды, мегаполис зубами небоскребов стоял на южном горизонте.

заросли лиан и деревьев, черной стеной, пугающей каймой обрамляющие скалистые берега. В небе кружатся огромные стаи аистов, движутся вдоль линии моря, на запад, кто знает – может они к нам, на болота полесья или в долины подольских рек, на знакомые места гнездовий.

Очередной край земли. Человек привносит масштаб

услыхали, как вдали кипели и бушевали симплегадские волны: далеко по скалистому побережью разносился шум яростно кипевших волн, стук и грохот сталкивающихся и снова расходившихся скал Симплегад
...Аргонавты достигли Симплегад. Две стоявшие по бокам узкого пролива скалы то расходились, то сходились и сталкивались друг с другом, топя все корабли, которые пытались пройти между ними. аргонавты вначале пустили между Симплегадами голубя – с грохотом сдвинулись Симплегады, облаком поднялась водяная пыль, задрожал и загремел эфир, шумно взволновались и вспенились волны, наполнявшие пещеры скал. Кубарем кружат волны корабль, и аргонавты едва успели разглядеть, как спасшийся от гибели голубь полетел далее – скалы вырвали у него лишь кончик хвоста. В момент когда Симплегады вновь разошлись, проскользнул между ними и Арго. После того они крепко и навсегда стали на своих местах, ибо судьбой было определено: если когда-нибудь между Симплегадами проплывет корабль, то они с того часа должны вечно стоять неподвижно на своих местах...

Сейчас Симплегады стали бы оригинальным средством для переправы грузовиков.